Вот уже тридцать третий год проходит с того памятного дня 19 августа 1991 года, когда не только Россия в её теперешних границах, но и весь Советский Союз, впервые услышали эти четыре слова: Государственный комитет по чрезвычайному положению, или ГКЧП. Споры о ГКЧП не смолкают до сих пор, несмотря на обилие документов, свидетельств и иных источников. Для одних шесть членов ГКЧП – это герои-неудачники, своего рода благородные донкихоты, которые хотели сохранить СССР, но были преданы Президентом Горбачёвым, после чего до февраля 1994 года томились в Лефортовской тюрьме в качестве политических заключённых, а для других – это провокаторы, пособники Горбачёва и Ельцина, которые помогли им окончательно добить СССР. Так кто же они на самом деле?
Историческая драма 19–21 августа отнюдь не была случайностью, а потому по-настоящему её можно понять, во-первых, только через осознание её предпосылок и итогов в отечественной истории, а во-вторых, только во всемирно-историческом масштабе.
Подобно тому, как французский король Людовик XIV говорил: «Государство – это я», в СССР во второй половине XX века выросло целое поколение партийных и государственных руководителей, которые если не говорили, то думали, что «Социализм – это мы». К концу прошлого века Советская экономика и всё Советское общество оказались в глубоком кризисе, который уже позже стали называть брежневским застоем. Нет, голодных тогда не было. Строились новые дома, новые заводы и фабрики, с каждым годом появлялись новые Советские самолёты, корабли, автомобили, станки и космические корабли. Многие «россияне» сегодня могли бы позавидовать Советским людям этого застойного периода. И тем не менее, это был именно застой, потому что темпы роста Советской экономики постоянно падали, в самой экономике нарастали структурные проблемы и кризисные явления, а следствием этого становилось всё более явное научно-техническое отставание от главных капиталистических стран. В результате тот самый экономический разрыв между СССР и основными империалистическими государствами, который был в основном преодолён в тридцатые-пятидесятые годы, в семидесятые и начале восьмидесятых обозначился опять, уже на новом витке научно-технической революции. Наряду с этим было очевидно, что социалистическая ГДР, при всём своём совершенстве, отстаёт от капиталистической ФРГ, коммунистический Китай – от капиталистического Тайваня, Северная Корея – от Южной и т.д. В самом же Советском обществе формально безраздельное господство коммунистической идеологии всё больше подтачивалось двойной моралью, всевозможным блатом, контрастом слова и дела, а иногда и прямым лицемерием. Вот так само Советское общество становилось сильнее и богаче, а вот социализма в нём было всё меньше, а вот мещанства и обывательщины – всё больше.
У власти в СССР тогда были люди, которых условно можно отнести ко второму советскому поколению, т.е. это были люди, которые в основном родились и выросли в СССР. В основном все они были сторонниками социализма и противниками капитализма, но по большому счёту они не знали и не понимали, как вылечить Советскую экономику и к каким новым рубежам вести Советское общество. Они искренне пытались найти ответ на этот вопрос, для чего создавали в Академии наук СССР множество специальных научно-исследовательских институтов, которые, конечно, вырабатывали какие-то предложения и рекомендации, но все они носили частичный и скорее буржуазный, чем социалистический характер и почти не меняли положение в целом. Отсюда общее стремление партийно-государственного руководства брежневской поры не делать резких движений и максимально стабилизировать и законсервировать существующее положение как в самом СССР, так и в противоборстве с мировым империализмом. И это была не столько вина, сколько беда тех людей, которым действительно трудно было понять и осознать, что новым производительным силам стало тесно в старых полусоциалистических производственных отношениях, что для их дальнейшего развития отношения эти нужно менять, и менять не частичными реформами, а революционными преобразованиями. Вот так и сложилась идеология брежневского застоя: у нас-де «развитой социализм», а потому ни назад к капитализму, ни вперёд к коммунизму. Вот это отождествление себя с социализмом и боязнь каких-либо революционных перемен и было главной причиной того, что второе поколение, справедливо не доверяя поколению третьему, стремилось оставаться у власти до конца, несмотря на то, что весьма зрелый, пенсионный возраст членов партийного руководства начала восьмидесятых годов вызывал недоумение и непонимание советских людей, которые чувствовали необходимость перемен, ждали этих перемен, надеялись на них и связывали надежды на эти перемены с появлением молодых.
А между тем третье, горбачёвское, поколение руководителей медленно, но неотвратимо готовилось заменить поколение второе. Многие представители этого поколения уже не верили в социализм и в советские порядки, а потому все их идеи сводились либо к лечению социализма капитализмом, либо к полному отказу от социализма, к слому Советского государства и к реставрации капитализма по примеру других стран, куда «молодые» очень любили ездить, стремились туда всей душой и именно там, в «развитом капитализме», видели свои идеалы и своё будущее. И это поколение появилось отнюдь не на пустом месте. Если одной его стороной было презрение и пренебрежение ко всему советскому, убеждение в том, что вот стоит только разрешить свободу предпринимательства и частную собственность – и страна расцветёт и приятно запахнет, то другой стороной было влияние дельцов теневой экономики, которые активно заражали новых руководителей желанием поменять свои условные привилегии на безусловное положение новых частных собственников. Таким образом, к середине восьмидесятых годов Советское общество было уже беременно буржуазной контрреволюцией, хотя широкие народные массы продолжали верить в социализм, в КПСС как коммунистическую партию и в СССР как советское и социалистическое государство.
Горбачёвская клика хорошо это понимала, а потому буржуазная контрреволюция в СССР началась под вполне назревшими и совершенно правильными лозунгами типа «Больше демократии – больше социализма!». Этому лозунгу соответствовала и концепция Ускорения, разработанная ещё под влиянием и по предложению коммунистов второго поколения. Суть дела, однако, была не в этих лозунгах и концепциях, а в том, чтобы их саботировать и дискредитировать, т.е. чтобы подвести массы к тому, что социализм-де больше не работает, что он-де себя полностью исчерпал, а потому нет иного спасения, кроме частной собственности, рыночной экономики и «нормального демократического общества», как в то время перестройщики обозначали капитализм, чтобы особенно не дразнить людей.
«А где же были настоящие коммунисты, – спросит нас читатель, – или таковых не было вовсе?»
Нет, ответим мы, таковые несомненно были, есть и будут, но по началу многие, очень многие настоящие коммунисты поверили в горбачёвскую перестройку. В массе своей обычные люди даже не подозревали о том предательстве, которое зрело в коридорах власти, а потому в это предательство долго не могли и не хотели верить. Продолжались те иллюзии недолго, примерно до 1989 года, когда в КПСС и за её пределами стала формироваться не буржуазная, а именно коммунистическая оппозиция Горбачёву в лице Движения коммунистической инициативы (ДКИ), Марксистской платформы в КПСС и др. организаций. Но им было нелегко, так как странной и чудовищной казалась мысль, что нужно покинуть армию, вооружённую современным оружием, и в силу предательства её руководства формировать рядом с этой армией маленький, но настоящий партизанский отряд.
К тому же среди сторонников капитализации СССР обозначились явные противоречия: если такие, как Горбачёв, стояли за относительно постепенную государственную капитализацию, то те, кто стал группироваться вокруг Ельцина после его ухода из Политбюро ЦК КПСС, хотели капитализма частного, т.е. всё и сразу. В этом противоборстве Горбачёв хитро прикинулся сторонником обновления социализма и СССР, чем на некоторое время привлёк к себе тех, кто видел в нём единственную силу, способную противостоять Ельцину и ельцинистам, особенно обнаглевшим после того, как буржуазные контрреволюции в конце восьмидесятых произошли в странах Центральной и Юго-Восточной Европы.
Кроме того, нельзя забывать и о той колоссальной работе почти всех средств массовой информации по изменению сознания Советских людей под лозунгом насаждения «нового мышления». В Советском человеке было много хорошего. Для меня, например, Советский человек при всех его недостатках интересен куда больше, чем одномерные пофигисты наших дней. Но у Советского человека были и свои слабости – он привык верить в то, что ему писали и говорили, а потому многомиллионные аудитории, которые вопреки самым элементарным законам физики смотрели по ТВ сеансы массового гипноза Чумака и Кашпировского, были чем-то сродни тем, кто за несколько лет перестроечного промывания мозгов поверил, что все 70 лет «мы шли не туда» и делали всё не так. Используя эту черту Советского человека, Горбачёву временно удалось прикинуться настоящим противником Ельцина и временно привлечь к себе тем самым симпатии противников капитализма.
Сторонникам Ельцина это было очень на руку, так как горбачёвский дрейф в сторону капитализма, рост дефицита, преступности и тотальной безответственности вызывали естественное недовольство, которое легко можно было направить не только против Горбачёва лично, но и против КПСС, социализма и СССР. Горбачёв умело и хитро играл в эту игру, прикидываясь на словах сторонником обновлённого Советского союза и социализма, а на деле сдавал одну политическую позицию за другой.
Перестройка в самом начале продемонстрировала огромный авторитет КПСС, социализма и СССР. Об этом наглядно свидетельствуют результаты первых альтернативных выборов съезда народных депутатов СССР 26 марта 1989 года. Но просоветское большинство было пассивно, а вот прокапиталистическое меньшинство активно, нагло и агрессивно. К тому же терпение и вера людей были не бесконечны. Надежды на перемены оборачивались только новыми бедами и лишениями, вся ответственность за которые падала не только на КПСС как правящую партию, но и на само положение КПСС как ведущей и направляющей силы Советского общества. В результате миллионы людей, упёршись в полную политическую недееспособность КПСС и в эрозию социалистических порядков, стали отворачиваться от этой партии, а среди её собственных членов началось повальное бегство. Все эти процессы ускорились после XIX партконференции, которая открыто отбросила новую редакцию Программы КПСС и поставила вопрос о превращении этой бывшей партии Ленина в аморфную организацию социал-демократического типа. На региональных выборах 1990 года буржуазные контрреволюционеры взяли верх в республиканских органах власти, в России был учреждён пост Президента и в июне 1991 года этот пост занял Борис Ельцин. Между СССР и тогда ещё РСФСР началась война законов. В России тогда установилось настоящее двоевластие сторонников контрреволюционной капиталистической ломки на уровне России и сторонников медленной государственной капитализации, сидевших в Союзных органах власти. Страну захлёстывал национализм и сепаратизм. Тенденция к выходу из состава СССР с особой силой проявлялась в Армении, Грузии, Латвии, Литве и Эстонии. Но было бы большой ошибкой думать, что все эти антисоветские и антисоциалистические настроения и тогда, в момент предательства КПСС, были настроениями большинства.
И здесь мы подходим к событию, о котором очень не любят упоминать те, кто не прочь порассуждать об обречённости СССР и тупиковости социализма. Я имею в виду референдум 17 марта 1991 года, на котором горбачёвское руководство предложило гражданам ответить на вопрос: поддерживают ли они обновлённый Союз Советских Социалистических республик «как обновленную федерацию равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности»? И граждане поддержали – несмотря на саботаж руководства вышеупомянутых республик, в этом референдуме приняли участие 147 миллионов человек, из которых примерно 112 миллионов, т.е. более 76%, ответили на этот вопрос положительно. Об этом нельзя забывать ни 19, ни 21 августа. Мы обязаны напоминать об этом для того, чтобы было ясно, что всё происшедшее с августа по декабрь 1991 года, т.е. окончательное добивание СССР, произошло не благодаря, а вопреки воле явного большинства советских людей.
«Но как же тогда это могло произойти?» – спросит читатель.
А дело в том, что тот референдум был референдумом с секретом. И задуман он был таким образом, чтобы обмануть людей: люди голосовали за советское, социалистическое и союзное государство, которое они знали и помнили, а им подсовывали и спрашивали их о каком-то обновлённом союзе, которого они знать не могли, так как основы этого нового союза готовились на переговорах в Ново-Огарёво – переговорах о новом союзном договоре, в котором шла речь уже не о централизованном союзном государстве, а о некоем новом сообществе бывших советских республик с небольшой союзной надстройкой. Вот эти самые переговоры и завершились в августе 1991 года и завершились они тем, что в этом новом обновлённом СССР уже не будет места тем, кто занимал ключевые посты в советском государственном аппарате. И тогда перед этими людьми встал очевидный выбор: либо спокойно смириться и покорно уйти в отставку, либо выступить против и, используя остатки власти, опрокинуть эти самые новые договорённости, ссылаясь на реальные результаты референдума в их настоящем политическом, а не юридическом смысле.
Вот так и возникло то самое ГКЧП, о котором мы ещё долго будем вспоминать в августе каждого года. Утром 19 августа казалось, что все преимущества на стороне ГКЧП: по радио и по ТВ передавались его обращения. Это вызвало мощный отклик миллионов людей, которые приняли ГКЧП за настоящий поворот от буржуазной контрреволюции к обновлению социализма и наведению настоящего порядка. Но это ликование было недолгим. Очень скоро стало известно, что президент РСФСР Борис Ельцин в Белом доме, что вокруг этого Дома открыто собираются и манифестируют его сторонники, что армия распропагандирована, а вот его противники явно проявляют мягкотелость и нерешительность. На стороне Ельцина было арифметическое меньшинство, но это меньшинство было политически активно, агрессивно и напористо. А вот ГКЧП, имея на своей стороне поддержку большинства, явно боялся этого большинства, предлагая ему отказаться от манифестаций и спокойно выполнять свои обязанности. И это было далеко не случайно, а вполне закономерно, так как члены ГКЧП спасали не социализм и не СССР, а своё положение в этом самом СССР. Существует немало свидетельств того, что всё, что кажется случайными ошибками ГКЧП, на самом деле было закономерным результатом его половинчатой политики, его курса не на социализм, а на сделку с Ельциным на их условиях. И это понятно, так как настоящее выступление против Ельцина и Горбачёва грозило этим людям не меньше, чем переформатированный новоогарёвский СССР.
Члены ГКЧП проиграли и на два с лишним года оказались в Лефортово. Но ещё больше проиграли миллионы тех, кто в них верил. Проиграли, несмотря на то, что вроде бы были на свободе, потому что свобода эта была уже капиталистической. Ельцинская клика использовала поражение ГКЧП для настоящего, а не мнимого государственного переворота, который ельцинисты с таким усердием приписывали и продолжают приписывать членам ГКЧП. В результате буржуазные контрреволюционеры окончательно перечеркнули не только настоящий выбор народа в пользу социализма и СССР, но даже и ту его обманную трактовку в смысле обновлённого союзного договора, который готовился под руководством Горбачёва. При этом вся вина за попрание мартовского референдума была возложена именно на ГКЧП, т.е. переложена с больной головы на голову не совсем здоровую.
Характерно, что в 1994 году депутаты государственной Думы от КПРФ спасли членов ГКЧП от тюрьмы, заплатив за их освобождение отказом от расследования событий сентября-октября 1993 года, после чего все они вышли на свободу вместе с Руцким и Хасбулатовым и потом успешно продолжали свою политическую или научную карьеру. В целом почти все члены ГКЧП неплохо устроились при капитализме, даже покойный руководитель СКП-КПСС Олег Шенин долгое время жил в дружбе с Зюгановым, оставаясь до конца 90-х годов в фарватере КПРФ.
Если же говорить о потенциале ГКЧП, то, как видно из их Обращения и ряда других материалов, весь их потенциал сводился всего лишь к иному варианту капитализма современного китайского или белорусского типа. Вместе с тем они не смогли проявить даже той твёрдости, которая была проявлена руководством КПК при разгоне антиправительственных студенческих демонстраций в 1989 году или президентом Лукашенко при подавлении оппозиции, недовольной результатами последних президентских выборов. За это они были вознаграждены относительным благополучием после освобождения из тюрьмы, а вот все мы получили лишь то, что получили.
«Но была ли тогда возможна победа коммунистов?» – спросит нас иной читатель.
Победа коммунистов была маловероятна, но теоретически возможна и тогда, в 1991 году, и позже, в 1993 или в 1996, и будет возможна в самом ближайшем будущем лишь при условии решительного отказа от реформизма и применения принципиально новой революционной стратегии борьбы, в основе которой будут не выборы (хотя и от участия в выборах мы почти никогда не отказывались), а всероссийская политическая забастовка, поддержанная решительными манифестациями и другими необходимыми революционными мерами.
Пока же, однако, примеры революционности показали нам не коммунисты, а антикоммунисты. По иронии истории, в 1993 году Ельцин и его оппозиция поменялись местами: Ельцин сидел в Кремле и контролировал всю государственную машину, а оппозиция группировалась вокруг того же Белого дома, т.е. Дома советов, в котором до 4 октября 1993 года находился Верховный Совет РФ. И вот когда конфликт стал неизбежным, Ельцин в отличие от ГКЧП не пошёл на сделку с Хасбулатовым, а прямо распустил Верховный Совет. Когда же депутаты ВС не подчинились и остались в Доме Советов вместе с его защитниками, ельцинский режим в отличие от ГКЧП на виду у всего цивилизованного мира не постеснялся открыто расстрелять их из танковых орудий.
Задумываясь над событиями тех лет, давайте же припомним слова поэта:
«Чистая правда со временем восторжествует,
Если проделает то же, что явная ложь».
В истории дело будет обстоять ещё сложнее, чем в этих стихах, так как в отличие от ревизионистского руководства горбачёвской КПСС новая российская буржуазия и её верные чиновники, которые уже срослись с ней в единое целое, не остановятся ни перед гражданской войной, ни перед массовыми репрессиями, если только почувствуют серьёзную опасность для себя. Остановить её может только сильная пролетарская лево-коммунистическая оппозиция, готовая не только призывать народ к выборам, но и при необходимости говорить с классовым врагом на единственном понятном ему языке силы. Только в этом залог того, что будущее революционное насилие российского пролетариата будет осуществляться в относительно бескровных, а не в ежовых формах. Однако для этого тот, кто действительно хочет мира, должен сегодня готовить себя и других к классовой войне во всех её формах, причём готовить как технически, так и политически, по капле выдавливая из себя буржуазный легализм и пренебрежительное отношение к революционному насилию.
Автор: Никита Заолёшенин