Отчаяние свойственно тем, кто не понимает причин зла,
не видит выхода, не способен бороться.
В.И. Ленин. Из статьи о Л.Н.Толстом.
В начале нулевых, после публикации романа с сочным названием «Господин Гексоген» и весьма гадким рисунком на обложке, у Проханова «попёрло» творчество, наполненное физиологизмами, едкой политической сатирой и постмодерном такого накала, что сочинения Виктора Пелевина покажутся после такого чтива лишь легким пивным головокружением. Литература Проханова часто напоминает живопись Иеронима Босха, оба регулярно изображают какой-то не то шабаш, не то безумный карнавал, и их произведения изобилуют массой отвратительных деталей. В романе «Крейсерова Соната» Проханов описывает гибель подводного крейсера Москва, которая случилась незадолго до знаменательного события — венчания российского правителя, именуемого Счастливчиком, на должность всепланетного государя.
Как несложно догадаться, само название намекает на связь с творчеством Льва Толстого, который в повести «Крейцерова Соната» обсуждает не только проблемы ревности и межличностных отношений в браке, но и поднимает сугубо философские вопросы. Например, развивается мысль о том, что человечество в конце концов должно исчезнуть. И отчего, как вы думаете? От того, что все люди станут праведниками и просто перестанут размножаться. Такой «оригинальной» идеи нигде больше в классической русской литературе не встретишь. В свое время, а это 1890 год, данная повесть была запрещена царской цензурой и в целом считалась крайне провокационной.
Александр Проханов в своем романе доводит градус провокационности до крайней степени. Сравнивая тексты Толстого и Проханова, поражаешься, насколько более откровенной стала литература за двадцатый век. Людям, которые помнят политикум начала нулевых, будет интересно угадывать, какой реальный деятель скрывается под именем того или иного персонажа прохановской Сонаты. Некоторые герои угадываются моментально, вроде Примуса или Счастливчика. Прообразы иных, Модельера, например, не вполне ясны.
Попытаемся выстроить некоторые параллели между творчеством Проханова и творчеством Толстого, не претендуя, впрочем, на детальный анализ. Наверное, не стоит излишне рассуждать на тему того, что масштабы сравниваемых писателей существенно отличаются. Основная причина этого — даже не в более скромном литературном мастерстве Александра Проханова. Дело тут в техническом прогрессе, как бы это ни показалось странным. В конце XIX века информация распространялась через тексты, напечатанные на бумаге. И к талантливому писателю прислушивались, он часто был реальным лидером общественного мнения. Нынче ситуация не та: средства массовой информации и блогеры повелевают информационными потоками, разносящими идеи. Поэтому роль и авторитет писателя в современном мире объективно стали значительно скромнее, чем это было сотню лет назад.
Главное их сходство наблюдается в идее спасения угнетенного народа через христианство, причем оба имеют крайне негативное отношение к официальной церкви. Именно за это христианское беззубое всепрощенчество и непротивление злу Ленин критиковал Толстого в статьях «Л.Н.Толстой и современное рабочее движение» и «Лев Толстой, как зеркало русской революции».
Образ зеркала крайне важен для диалектического материализма. Человеческое сознание, в котором только и могут существовать идеальные сущности, есть всегда описание или отражение окружающей действительности. Отражение это может быть точным и детальным, может быть неясным и размытым, а может быть кривым, убого вывернутым наизнанку. Взаимодействие материального и идеального, то есть окружающей действительности и человеческого сознания, — центральный вопрос диамата. Если сознание человека наполнено ложными идеями и фантазиями, криво отражающими действительность, то его попытки преобразовать реальность будут обречены на провал.
N.B. тут наверняка возбудятся любители похрустеть французской булкой или просто поклонники рыночка. И будут выдавать утверждения вроде «Вот вся ваша марксистская теория и оказалась кривой, поэтому совок и развалился!» На эти вопли кратко здесь ответим, что Союз развалился именно из-за отказа от живой марксисткой практики и превращения её в набор догм и славословий.
Современники Льва Николаевича регулярно критиковали его за идеалистическое, основанное на наивном христианстве, мировосприятие. Плеханов в своем анализе разделяет Толстого-художника и Толстого-философа. Первого он ценит весьма высоко, второго — довольно низко:
Мысль о народном счастье и о народной доле не имела над ним силы; ее отгонял равнодушный вопрос: «а мне что за дело?» Вот почему он был и остался в стороне от нашего освободительного движения.
В романе “Воскресенье” Толстой описывает нечеловеческие условия жизни преступников, осужденных на каторгу, но делает это достаточно отстраненно, что ясно видно по финалу романа. Проханов также в своих произведениях описывает двойственность собственного восприятия:
Эта смерть была первой. Растокин плакал. Жалел худое, неживое, дорогое ему лицо. И вдруг сквозь горе, сквозь плач расставания почувствовал в себе иного, неплачущего человека. Этот другой остро, жадно смотрел, стараясь запомнить разведенные большие ступни в носках, алюминиевый гребень, розовую баночку с краской, мертвый седой хохолок. Тот, другой, следил с любопытством, почти с наслаждением, зная, что напишет об этом. О деде и о себе, рыдающем. В нем жило два человека, и не было никакого единства, а только всегда раздвоение, всегда изначально. Один из них, искренний, плакал, любил, сомневался, пировал с друзьями в застольях. Второй, холодный и точный, следил за движениями первого, посылал ликовать или плакать, записывал его состояния. Весь мир со смертями, рождениями, в котором двигался первый, был для второго лишь поводом заполнить бумажный лист.
Поэтому и Проханов, и Толстой не рассматривают себя как часть страдающего народа. Они наблюдают и создают из своих наблюдений тексты. Ни тот, ни другой не видят и не понимают революционной роли самого народа, а точнее, его передовой части — пролетариата. Вспомним, чем заканчивается роман «Воскресенье». Пожалуй, более смазанной и пустой концовки сложно придумать. Главный герой — князь Нехлюдов — после того как отправился на каторгу, сопровождая обесчещенную им ранее Катерину Маслову, останавливается в уездной гостинице, долго беседует с иностранцем, и в итоге просто зачитывается евангелием. Всё. А ведь в процессе повествования было столько злобы и возмущения по поводу царских порядков, столько восхищения по поводу героизма народовольцев. Куда это всё делось под конец романа? Никакого реального выхода из сложившейся чудовищной ситуации царской России предложено в финале не было. Было предложено пойти и помолится. Максим Горький считает, что финал романа знаменует и итог жизни самого Толстого:
Суждения Горького, высказанные им в ”Истории русской литературы”, позволяют утверждать, что он видел в ”Воскресении” итоговое произведение Толстого. В нем, полагал Горький, обозначены не только итоги творческого пути великого писателя, а и главных путей социально-исторического, нравственного и эстетического развития, пройденных Россией за вторую половину XIX столетия.
Писатели-современники о последнем романе Л.Н. Толстого.
Каким же видит спасение русского народа Проханов? «Да ничего он не видит, кроме своих болезненных галлюцинаций!» — таков был бы краткий, но от своей краткости не менее правильный ответ. Все его взгляды на историю глубоко завязаны не на классовый подход к историческому процессу, а на роль личности в истории. Проханов давно пропагандирует «имперский» подход при описании истории России, роль народных масс при этом остается в тени великих деятелей. Строителем четвертой — советской — империи является не Ленин, а Сталин. Отношение к Ленину у Проханова сугубо отрицательное, хотя иногда он пытается это маскировать. А иногда и не пытается — вспомните обложку «Господина Гексогена», выпущенную в издательстве Ad Marginem. Отношение же к Сталину граничит с идолопоклонством.
За примерно полтора последних десятилетия Проханов перешел на провластные позиции. Никакой едкой критики в адрес первых лиц современной буржуазной РФ теперь вы от него не услышите. Наоборот, он пытается заставить работать на власть современных капиталистов успехи сталинской эпохи. Давеча он ездил в Туруханский край открывать памятник Сталину. Да и вообще, разве не видно, что точно так, как товарищ Сталин внедрился в еврейско-большевистскую партию и смог развернуть её деятельность на строительство красной империи, точно так же товарищ Путин внедрился в предательскую ельцинско-гайдаровскую клику и строит теперь пятую империю. В этом вопросе надо отдать должное Льву Николаевичу. Толстой на излете собственной жизни написал одно из самых сильных антивоенных произведений мировой публицистики. В статье “Одумайтесь!“, написанной из-за начала русско-японской войны и также запрещенной, он приводит неисчислимое количество цитат, мыслей и концепций, обвиняющих военные действия как самые низменные и темные порождения человеческой природы. Проханов же, наоборот, всячески поддержал текущую вот уже почти три года военную операцию.
Финал романа «Крейсерова Соната» производит впечатление невзорвавшейся бомбы, которая долго крутилась на месте, шипела, но успокоилась и пошла молится в близлежащую церквушку. Главный герой под опекой высших сил одерживает победу над вселенским злом, рисуя пасхальные картинки! Тут уж самомнение художника Проханова перешло все границы. Скромнее надо быть нашей творческой интеллигенции. Понимать надо, что историю движут не стихотворения, картины и симфонии, а экономические интересы передовых классов. Эта концовка, когда один человек, наделенный сверхъестественными способностями, оказывается способным одолеть весь властный механизм, — это та сказочка, которая делает из народа жалкого статиста в историческом процессе и полностью противоречит строкам «Никто не даст нам избавленья: Ни бог, ни царь и ни герой. Добьёмся мы освобожденья своею собственной рукой.»
В итоге можно сделать следующий, давным-давно понятный, вывод. Не стоит при формировании своих политических воззрений ориентироваться на творчество писателей, художников, певцов, режиссеров, артистов театра, кино и балета и прочую культурную тусовку. За некоторыми отдельными исключениями, вроде Маяковского или Бидструпа, эта публика плохо разбирается как в общеисторических законах развития обществ, так и в конкретных политических противоречиях современности. Творчество двух представителей русской литературы — одного выдающегося и второго средней руки — резонирует в одном: оно не может сформулировать глубинных причин сложившегося бедственного состояния народа, не дает понимания того, где выход и в чем прогресс. Поэтому в своей основе творчество обоих писателей глубоко пессимистично и даже реакционно. Их литература — это не выход из кризиса, а уход от реальности.
Дм.Крондин